25 апреля 1986 года 24-летний Саша Ивченко, как обычно, работал в ночную смену на Чернобыльской электростанции. Был прекрасный вечер, теплый и ясный, и инженер-механик с коллегами строили планы на майские праздники. Дома его жена Наташа еще не спала из-за капризов двухлетнего сына Кирилла.

В ту ночь проводилась проверка безопасности водяных насосов на недавно сданном в эксплуатацию четвертом реакторе. После полуночи еще продолжался спор о мощности, при которой надо начинать испытания. Но из-за того, что ошибки скрывали годами, никто не знал о дефекте в конструкции реактора, из-за которого при низких мощностях он становился нестабильным. Когда при подготовке к испытаниям был снижен уровень мощности, она упала до критического уровня и реактор начал останавливаться. В его недрах оказалась невидимая проблемная зона.

Чтобы повысить мощность, были удалены контрольные стержни. Это было подобно взведению курка, и в 1:20 ночи 26 апреля 1986 года, когда началась проверка и турбины были выключены, реактор превратился в вулкан. Включились аварийные процедуры, но, когда контрольные стержни вернули на место, мощность повысилась настолько, что часть реактора была разрушена. Произошло два взрыва, и с реактора сорвало 500-тонную заглушку. Это была самая страшная в истории ядерная авария.

Сегодня 42-летний Ивченко вспоминает эту ужасную ночь.

"Раздался глухой удар, - говорит он. - Через пару секунд я почувствовал, что по залу идет волна. Толстые бетонные стены гнулись, как резиновые. Я подумал, что началась война. Мы начали искать Ходемчука (его коллегу), но он находился возле насосов и испарился. Все застилал пар, было темно, слышалось страшное шипение. Потолка не было, только небо, небо, полное звезд". Пар ионизированной радиации поднимался к звездам, как луч лазера. "Я еще подумал, как это красиво".

Ивченко был среди людей, отправившихся в зал, где находился поврежденный реактор. Он остался снаружи, держа плечом тяжелую дверь. Три человека, которые вошли внутрь, умерли в течение двух недель. "Мы понятия не имели об уровне радиации, - объясняет он. - Мы встретили парня с дозиметром, стрелка почти вышла за шкалу. Но и тогда мы думали только о том, что наша карьера в атомной промышленности кончена. Это произошло в нашу смену, и мы старались сделать все возможное. Примерно через час у меня началась рвота. Очень болело горло".

К 6 утра он уже не мог ходить. Его отвезли в местную больницу. Он и тогда не понимал, какую дозу радиации получил. "Мы думали, что это 20, от силы 50 рентген. Но в больнице оказался человек, который видел аварию на подводном флоте. Он сказал, что все гораздо серьезнее".

В больнице выяснилось, что он получил 410 рентген. Для половины тех, кто подвергается действию радиации, доза в 400 рентген смертельна, что зависит от массы тела.

За это время Ивченко видел одну медсестру, но сотрудники КГБ допрашивали его трижды. КГБ снимал последствия катастрофы на пленку. Все, кто участвовал в съемках, умерли.

Затем Ивченко перевезли в Москву. Наташе никто не сказал, где он находится. По общему правилу, если через полчаса после облучения начинается рвота, это означает, что полученная доза смертельна. Пятеро из тех, кого вывезли вместе с ним, умерли. Тем, кто умер быстро, повезло: умирать от внешних и внутренних ожогов крайне мучительно.

128 человек направили в специализированный медицинский центр. По прибытии Ивченко обрили голову, но через несколько дней все волосы у него на теле и так выпали. К этому времени у всех последствия облучения сказывались на состоянии легких, носа, ушей и горла. Тем, у кого рвота началась вскоре после облучения, делали пересадку костного мозга. Для Ивченко она была первой из многих.

После рвоты наступает спокойный период. На коже появляется покраснение, но затем она покрывается язвами поверх мертвой ткани. Ивченко вспоминает, как однажды откинул простыню, и поднялось облако черной пыли. Это была его мертвая кожа.

Ему сделали первую из множества операций по пересадке кожи. Некоторое время он думал, что ему ампутируют руку. Спасением оказалось то, что он занимался греблей и нарастил мышцы. Но повязка на руке оставалась семь лет.

Ивченко провел год в больнице и еще два - в реабилитационном центре. Он считает, что выжил благодаря отправке в Москву и своим мускулам. Он не знает, бесплоден ли он, поскольку ему порекомендовали больше не иметь детей из-за риска, что у них или их детей разовьется лейкемия. Каковы его собственные перспективы?

"Врачи сказали, что раз выжил, беспокоиться не о чем". Ежегодно его на две недели кладут на обследование. "Я каждый раз думаю, что врачи могут что-то найти".

Ивченко считает, что ему повезло, особенно по сравнению с теми, кто проявил чудеса героизма при ликвидации катастрофы. Ивченко получает большую пенсию, а у них нет ничего. На вопрос о будущем ядерной энергетики он, к моему удивлению, отвечает: "Если извлечь необходимые уроки и сделать безопасность приоритетом, она не представляет риска".

Вивьен Парри, The Guardian