Дзержинский IV, у тебя что-то с пространственным видением. В двухмерном пространстве (плоскость) паралельные прямые не пересекаются. В трехмерном (объем). если смотреть на них сбоку, не пересекаются, если сверху или снизу, пересекаются оставаясь паралельными. А Эвклида эта трехмерная геометрия, Лобачевского или кого другого -- значения не имеет, законы построения для всех одинаковы.
СЕРВ Ничто так не сближает людей, как оптический прицел.
Да ну? Построй-ка два треугольника. У первого сумма всех углов - 198 градусов, у второго - 144.
Признаю свою ошибку и исправляюсь.
На сфере сумма углов треугольника всегда превышает 180°, разница называется сферическим избытком и пропорциональна площади треугольника.
В плоскости Лобачевского сумма углов треугольника всегда меньше 180°. Разность также пропорциональна площади треугольника.
Во всех других случаях сумма сторон треугольника будет равна 180 градусам, исходя из теоремы о сумме сторон треугольника.
P.S. По моему, некоторые выше написанные посты немного не подходят для данной темы. Так что все дискуссии в ПМ.
отредактировал(а) romanover: 13-09-2013 14:49 GMT3 час.
Вечная слава и память ликвидаторам Чернобыльской катастрофы...
Прогнав все телеканалы несколько раз подряд, Александр то и дело останавливался на местных новостях, внимательно вслушиваясь в обстановку. Несколько раз он отключал звук, чтобы послушать какую песню играют в «кабачке» – чисто из любопытства, но скоро возвращал громкость на прежний уровень. Сейчас ящик прельщал его больше, ведь последний раз он смотрел телевизор три недели назад.
На четвёртый раз, Александр попал на криминальную хронику, заканчивающую утренний трёхчасовой эфир.
Новости они на то и новости, чтобы врать, путать и строго дозировать, и без того, скудную информацию. Но криминальная сводка – дело другое, в ней всё прозрачно, без заумствований. И, сейчас, с экрана, симпатичная ведущая, в чёрном пиджаке свободного покроя, с эстетично подведёнными глазами и губами, милым каре цвета «бисмарк-фуриозо», не спеша, читала, в камеру, вчерашнюю сводку.
«По данным редакции, – говорила девушка, – вчера, около периметра, была уничтожена очередная группа террористов. Доблестные военные обезвредили их на месте. Как сообщают доверенные источники, близкие к генералу Малоге, террористы были уничтожены огнём из автоматических гранатомётов. Посланная следом группа обнаружила семь изувеченных и не поддающихся опознанию тел. При них было обнаружена дюжина нефтяных эрзац-артефактов, крайне неизвестного происхождения. Как нам сообщила прокуратура, деньги вырученные на этих предметах должны были пойти на террористическую деятельность против народа суверенной Украины».
«Также, – продолжала ведущая, – в Королёвке, около главпочтамта, был по ошибке расстрелян Пётр Сухоплюев, местный житель, которого доблестные силы правопорядка опознали как нарушителя периметра, неоднократно выносившего из Зоны Отчуждения опасные и радиоактивные предметы с целью продажи и террористической деятельности. Капитан Козлов – глава местного отделения милиции – считает, что в этом инциденте виновен сам Сухоплюев. По сообщению следственного отдела, показания патрульных полностью совпадают с официальной версией, согласно которой скончавшийся, вместо того чтобы, согласно инструкциям, спокойно встать на колени, держа руки вытянутыми, предъявить удостоверения личности, бросился на патрульных с ножом с целью отобрать оружие. Капитан Козлов считает, что арест потерпевшего был лишь делом времени, так так, по оперативным сводкам, гражданин Сухоплюев заочно проходил соучастником по делу некоего Харча, устроившего нелегальный притон для террористов и их пособников».
«Наконец, – сказала девушка, – позавчера было предотвращено убийство видного политика и борца за открытие Зоны Отчуждения для иностранных специалистов Михаила Буркова, имеющего двойное гражданство. Как уже было сказано, позавчера, группа неизвестных обстреляла автомобиль депутата из мелкокалиберных винтовок и спортивных пистолетов. Следственная группа, работавшая на месте, сообщила нам, что, около брошенных орудий возможного убийства, были найдены аэрозольные баллон с красками двух цветов, соответствующих флагу Украины, и трафареты с гербами и лозунгами националистической группировки «Свободная Украина», в связи с этим, наша редакция напоминает, что на территории, входящей в радиус Мальцева, введен режим перманентного чрезвычайного положения. Комендантский час введён для всех слоёв населения и начинается в восемь вечера. С вами была Элеонора Максимова, до новой встречи».
И девушка подмигнула.
Затем пошла заставка. А после, на экране пошёл «снег». Динамики зашипели. И так до шести утра. Затем будет государственный гимн и утренний выпуск слово-в-слово.
Александр положил пульт на пол, закрыл лицо руками и гулко захохотал.
Полминуты спустя он глотнул кофе из эмалированной кружки и заговорил: «Ой шлюха, нет журнашлюха! Настоящая ***! Ну нихуя же не знает, зато прелестным *** по ящику светит. Достижение-с. Вот это, ***, настоящее достижение». Что-то, а ведущая, пусть и своей тупостью, действительно развеселила Александра, то и дело прихлёбывавшего из кружки.
И наконец кофе кончилось.
А банка пуста. И Александр это знал, знал что после запоев, дома у него – шаром покати. И не в первый раз его посещает мысль, что пора завязывать. Насовсем. Кофе сейчас нет, зато есть лишняя сотня. Поэтому Александр сходил в прихожую. Накинул на плечи свою оливкового цвета хэбэху. засунув во внутренний карман заряженный браунинг. Запер дверь и спустился вниз, в столовку, откуда ещё совсем недавно доносилась одна песня за другой.
Но столовка «У Мурзо» встретила гостя немой сценой, почти по-Гоголю. Где старший лейтенант – косая сажень в плечах – с шакальим интересом прессовал седого цыгана, отчего певец потел, отчего, по его спине расползалось мокрое пятно, окрашивая его василькового цвета рубашку в неуместный тёмно-фиолетовый. Поэтому, чтобы лишний раз не попадаться на глаза, Александр выбрал угол с обзором пошире, «залёг» и постарался не отсвечивать.
Цыган сидел за столом и молящими жестами пытался убедить нависшего над ним двухметрового лейтенанта перестать; оставить его в покое; уйти и не мешать. Певец пытался что-нибудь сказать, подобрать нужные слова. Но тщетно. На каждое своё слово, цыган получал несколько колких и мерзких выражений из целого вороха разнокалиберных фраз, служащих лишь одной цели – заткнуть и унизить. Александр взглянул на лицо обираемого и остро почувствовал, ещё чуть-чуть и мужик зарыдает навзрыд, как бывает только при острой безнадёге.
Все сидящие в столовке это видели и всё понимали. Тем не менее, каждый знал, что «представитель власти» может легко упечь его за нарушении комендантского часа, за распитие спиртного, за нарушение тишины, да вообще за всё что угодно. За ним не заржавеет. В конце концов, если кто-нибудь дёрнется, старик Мурзо, как бы случайно исчезнувший на кухне, со стопроцентной вероятностью, пойдёт по этапу. Из-за них. Все это знали. Знали и молчали.
Лейтенант, несмотря на все просьбы и мольбы цыгана, не спеша, как бы смакуя собственное превосходство, двумя пальцами правой руки, брезгливо выуживал купюры из старой федоры. Беря всё: гривны, долларов и даже рубли, мусор тащил из шляпы банкноту за банкнотой, аккуратно расправляя «билеты» и вкладывая их в одну большую интернациональную пачку, в кармане на груди. И успокоился лейтенант только подцепив средним пальцем последнее что было в шляпе – цепочку, золотой змеёй вившейся на дне тульи.
Александр, принимавший участие и в худших способах грабежа, лишь неслышно усмехнулся, переведя взгляд с цыгана на лейтенанта. На чьём быдлячьем лице сияла ухмылка сопляка, впервые забравшего из соседней песочницы лопатку с куличиками и, затем, пинком, поставившим на место её обитателей. Было трудно, на уровне диссонанса, сопоставлять такие детские поступки с таким недетским телом.
Неожиданно, лейтенант загоготал и, размахнувшись, надел шляпу на цыгана. Да с такой силой, что поля затрещали, и, порвавшись, обвисли по бокам. И тут цыган, взревев от негодования и унижения, вскочил с места, расталкивая мебель, и провёл лейтенанту короткий джеб в голову. Но... мусор даже не пошатнулся, а свой удар провёл. Мощный «кросс» прошёл цыгану в голову, шаркнув по брови, и сломав переносицу, отчего хиленького старика бросило на пол. Александр знал, что, случись подобное, зал сразу вскочил с мест, готовый резать и потрошить. Так уже было, и не раз, и не два – в такие моменты правила исчезают.
Но никто не предполагал, что лейтенант будет готов к подобному. Резко, левой рукой, распахивая полы кителя, а правой, выхватив из кобуры за пазухой пээм, мусор тыкает пистолетом в грудь ближайшего посетителя. И, играя на нервах толпы, большим пальцем показательно взводит курок.
Больше никто не возражал, все резко осели и наступила пронзительная звенящая тишина, в которой стук башмаков уходящего лейтенанта казался громом. Мужики сидели и слушали как около лампочек вьются мухи, как убегает плов на плите и как негромко, стараясь сохранить честь, на полу, навзрыд, в остатки своей шляпы, ревёт седой цыган.
Александр, ещё с полминуты постояв в столовке, молча ушёл наверх. Кофе уже не нужно – решил он для себя, – хватит и полученного адреналина... до утра, а там посмотрим. Но поднявшись на второй этаж, Александр лоб-в-лоб столкнулся с Михаилом.
Михаил, голый по пояс, был красен как варёный рак и так интенсивно потел, что лоб его стал липким, как скотч, отчего на нём, как в янтаре, застыли несколько удавленных комаров. Вся его поза, каждое действие буквально пахло опасностью, нервозностью. Необычайная ярость – пьяная ярость – заставила его выйти из берлоги и, ища приключений, шатуном бродить по округе. Но, не смотря на всю грозность, что-то в нём кричало «я очень доволен». И что-то это было недавно. Первая мысль Александра, увидевшего это пыхтящее нервозное счастливое нечто, так неудачно выползшее из своей берлоги, была – «*** что-ли отведал?»
Михаил не мог читать мысли – никто не может – но отчего-то, или почему-то, Медведь почувствовал: он знает. А затем, мгновенно накрутив себя, взревел, бросился вперёд, схватил Александра за горло и, слегка приподняв, припечатал к стене.
Растерявшийся Александр, наотмашь лупил Медведя по предплечьям, стараясь высвободиться из захвата, чтобы, хоть одной рукой, дотянуться до пистолета во внутреннем кармане. Но холодные пальцы ещё сильнее сжали шею, вдавили гортань в позвоночник, отчего Александр, практически в панике, болтал ногами, пытаясь найти опору. Он уже начал сипеть и задыхаться, отчего, с утроенной силой, пытался дотянуться до браунинга. И ему это удалось.
Холодный ствол упёрся в пузо Михаила. Пальцы разжались. Опалённым зверем, рыча и матерясь, Крапивыч пятился назад, готовясь к новому броску. «***, – вопил хмельной рассудок. ***. На ствол, так на ствол».
И он бы прыгнул, если бы, на лестнице снизу, не зазвучали знакомые голоса. Затем раздался топот. Александр, судорожно пытаясь отдышаться и при этом не «свалиться» в апноэ, предполагал худшее: подкрепление. Он перевёл линию огня на проход и приготовился...
Борис появился в проходе первым и, догадавшись о произошедшем, сразу кинулся к Михаилу пытаясь его утихомирить. Секундой позже, на второй этаж влетел Пройдоха. Вдвоём они, сразу и без промедлений, силком отволокли «перегоревшего» Медведя в его квартиру, даже не посмотрев в сторону Александра, который уже вовсю пользовался передышкой и пытался трясущимися руками открыть свою дверь. Давно известно что, боец из пьяницы – никудышный. Особенно после запоя.
Ключ попал в скважину лишь с девятого раза.
Александр, мельком взглянув направо, чётко различил три уходящие в «стену» фигуры. Затем повернул ключ в замке, рванул на себя ручку и заскочил внутрь.
Дверь, с ободранной драповой отделкой, захлопнулась и изнутри приглушённо заскрипел самодельный засов.
Дзержинский IV, ну, что тебе сказать? Опять маленький отрывок. Вот если бы все это, да хотя бы в размере полноценной повести. Приколол Капитан козлов (намеренно сейчас с маленькой). У нас в ментовке был водитель Козлов, тоже всегда угорали по этому поводу.
СЕРВ Ничто так не сближает людей, как оптический прицел.
Дзержинский IV, выполняю твою просьбу. Правда, рассказ не мой. Прочитал его на одном лит. форууме посвященной вселенной S.T.A.L.K.E.R. Рассказ очень понравился.
Город теней.
Город был предоставлен самому себе. Покинутый жителями, брошенный на произвол судьбы, и напоследок – какой жестокий плевок в могилу, какое надругательство над светлой памятью – разграбленный. Те забавные двуногие существа, что возвели город, что ухаживали за ним, что деловито сновали по нему своей муравьиной вознёй, бросили его.
Обидно.
Иногда они возвращались. Город, воспрянувший было духом при нежданных визитах, быстро разочаровался. Люди шли не для того, чтобы наполнить город своим теплом - чтобы схватить, и, ни капли не смущаясь, утащить принадлежащее городу. На могилу города возвращались не за тем, чтобы, сдерживая слёзы, подмести листву и обновить рассаду – возвращались эксгумировать труп и вырвать золотые коронки.
Очень обидно.
Шли годы, и на смену грабителям пришли зеваки. Не сказать, что бы выходила большая разница, вторые ведь тоже не дураки сувенирчик стащить. Любопытствующие посещали город не за тем, чтобы воздать дань памяти, а чтобы, кривляясь и натягивая фальшивые улыбки, сфотографироваться с могильным памятником в, как можно более вычурной позе. Редкий посетитель говорил: “Печально”. Мало кто говорил: “Жаль”. “Круто”. “Уау”. “Супер”. “Клёво”.
Ну, как тут совсем не отчаяться? Город впал в оцепенение, окончательно осознав свою участь: быть лишь аттракционом, шкатулкой с ценностями для тех, кто приезжал потреблять. Но никак не творить.
Но прошло несколько лет, и случилось чудо: пробудилось нечто неизведанное, доселе невиданное, явно не имеющее отношения к нашему миру. Пробудилось и дыханием своим оживило город. Впрочем, это уже нельзя было назвать жизнью в привычном понимании.
Теперь город населён призраками.
Он шёл спокойно, не торопясь. Руки в карманах куртки, оружие закинуто за спину, капюшон опущен. Идя по опасному городу, он не проявлял никаких признаков беспокойства. Посылая разум, не внимая интуиции, игнорируя ставшую верной спутницей паранойю. Всё затмевала усталость.
“Небо над нами свинцовыми тучами… Стелится низко туманами рваными…” – негромко пропел человек, подняв взгляд на затянутое серой пеленой небо. Из-под капюшона при этом показалась довольно запущенная щетина. Следуя прокладываемому на ходу пути, он свернул с дороги и теперь продирался через разросшийся кустарник: оставленный самому себе, город медленно, но верно дичал. Природа брала своё.
Продравшись сквозь заросли к сетчатому забору, он подтянулся и, кряхтя, перелез.
“Время, застывшее, кажется вечностью…” Он спрыгнул прямиком на детскую площадку. Простенькие, с уже порядком облупившейся краской, из-под которой проглядывал суровый металл – не строили тогда ещё из пластика, это сейчас, считай, в каждом дворе столицы по дешёвой и сердитой детской инсталляции понатыкано. Пара песочниц. Небольшое строение с навесом, внешне напоминающее автобусную остановку, с кирпичной стены которого на человека по-прежнему радостно глядел львёнок из мультика. Улыбка до ушей не растеряла искренности, но теперь была будто бы немой. Обращённой в безответную пустоту.
“Как будто в детство дальнее…” Человек медленно, будто сомневаясь, подошёл к горке. Взялся за металлические поручни и остановился в нерешительности. Вспомнилось, как раньше такие агрегаты называли – «ракетами». Строили тогда горки почему-то часто в виде ракет. Немного поколебавшись, человек усмехнулся тихо, покачал головой, залез и скатился. Через тернии к звёздам… Тернии нынче есть, а звёзды где?
Поднявшись, отряхнувшись, человек обратил внимание на песочницу. Подойдя к ней, он опустился на колени и поднял с земли куклу. Обычный пластиковый карапуз, каких тысячами выпускал ранее отечественный, а теперь – китайский производитель. Человек качнул рукой, и кукла моргнула ресницами – густыми, чёрными, на зависть любой советской школьнице, которой очень хочется такие, чтобы все мальчики попадали, сбитые с ног поднимаемыми их взмахом ветрами, да вот учителя не разрешают.
Кукла смотрела на человека взглядом пусть и пластмассовых, но удивительно искренних глаз. Человек, поначалу испугавшийся и даже почему-то рассердившийся от её взгляда, присмирел, осунулся, а потом в неожиданном порыве ласково погладил карапуза пальцами по пластмассовой щеке. Перед его глазами встала давняя и нечёткая, будто прогнанная на старой плёнке через барахлящий проектор, картина: парк, молодая женщина в лёгком платье, ведущая за руку совсем маленькую девочку, лет пяти, бережно прижимающую к себе такую же игрушку, а рядом с ними – молодой человек, чем-то неуловимо напоминающий того, кто сейчас сидел на заброшенной детской площадке.
Человек с силой потряс головой, после чего с нежностью посадил куклу на барьер песочницы. Направил было стопы к открытым решетчатым воротам, намереваясь покинуть детский сад, но на полпути резко остановился. Остановился и обратил взгляд налево, где у ныне пустой, обложенной камнями клумбы, внутри которой была лишь голая земля, стояла карусель. Он, не отрываясь, долго смотрел на аттракцион тяжелым взглядом, а губы его непроизвольно двигались, что-то беззвучно шепча. Наконец, он нерешительно, будто делая первые шаги по неизведанной планете, оторвал ногу от земли и сделал маленький шаг в сторону карусели. Потом ещё один. И ещё. Перемещаясь будто на ватных ногах, он медленно добрался до неё, несмело взялся за поручни и резко оттолкнулся. Ещё раз. И ещё. Перешёл на бег. Набрав скорость, он запрыгнул на железное сиденье и, подставив лицо встречному потоку воздуха, закрыл глаза. На его губах проступила улыбка. Когда карусель сбавляла скорость, он толчком ноги подгонял её. Она крутилась легко и бесшумно, словно только вчера смазанная и доставленная на площадку.
Город считался зловещим местом. Местом, где нет жизни. И посреди этой «мёртвой земли», как её величали некоторые, на игровой площадке у детского сада, на карусели, смеясь, как счастливейший человек на свете, катался взрослый мужчина с автоматом за плечами.
Всему приходит конец. Мужчина на ходу спрыгнул с карусели и, не отвлекаясь больше ни на что, уверенно пошёл к воротам. Кукла, оставленная у песочницы, смотрела ему вслед необычайно выразительным взглядом. Человек ушёл, а карусель, всё никак не желая останавливаться и вновь засыпать, ещё долго продолжала крутиться. И если бы кто-нибудь к ней подошёл и хорошенько прислушался, то услышал бы тихий и переливчатый, кристально чистый детский смех.
Город помнил всех. Каждый, кто посещал город хоть на день, оставлял свой след. Кто-то более чёткий, кто-то более расплывчатый. Город всё запоминал. И сейчас, когда для него настало время написания постскриптума, он будто бы выступал проектором, по-своему тасуя пухлую колоду слайдов.
В чашке, оставленной на подоконнике, вода изредка заходится в танце маленького водоворота, подгоняемая чей-то невидимой рукой. В столовых иногда что-то тихо гремит, будто работают одновременно десятки ложек, а на кухнях, обладая обонянием парфюмера, можно учуять ноты готовящихся вкусностей. В городской библиотеке шелестят страницы – не иначе, как ветер перелистывает оставленные открытыми тома. В спортзалах до сих пор звучит скрип спортивной обуви, а в высохшем городском бассейне с порядком облупившейся мозаичной плиткой – плеск.
Люди давно ушли, но их эхо продолжает гулять по пустынным улицам, отражаясь от стен, заглядывая в дома… Напоминая: “Сойду на абрикосовой, сверну на виноградную…”
Человек продолжал путь по длинной аллее. Он пришёл в город к полудню, сейчас время уже клонилось к вечеру, и, будучи с самого раннего утра на ногах, он никого не повстречал. Ни человека, ни зверя. Он бродил по городу без определённой цели, просто ища, но что именно – не знал и сам. Погрузившись в мысли и тихо напевая, он не заметил, как его ноги и репертуар сошлись во мнении. “Выходила на берег Катюша…” Он вышел к пристани. “На высокий берег, на крутой…” Река, тихая и безмятежная, соседствовала в гармонии с городом. Уже много лет никто не рассекал её воды, и она наконец смогла вкусить покой. Гладь, такая же серая, как и небо, мерно плескалась об гальку берега, и плеск этот был самым громким звуком в округе. Человек подошёл к краю причала, тяжело сел, свесив ноги и положив оружие на доски. Он чувствовал бесконечную усталость. А ещё – ему очень хотелось покоя. Он закашлялся, прикрыв рот ладонью. Смахнув с пальцев красные капли, достал из внутреннего кармана куртки сигарету и серебристую «Зиппу». Куря и глядя на реку, он чувствовал, что многое, доселе непонятное, постепенно становится ясным. Осознание не было неожиданным. Он понял, что шел именно сюда, именно ради того, чтобы понять.
Ну вот, понял. И что дальше? Человек не знал. Да и не хотел знать. Ему просто хотелось покоя… За спиной раздался рубчатый металлический звук. “Семьдесят четвёртый”, на автомате отметил человек. Вот так вот, подумал он. Старею. Задумался. Расслабился. Нельзя же тут расслабляться, нельзя. А так хочется… После всего пережитого, этого так хочется. Тот, кто подобрался сзади, не спешил. Осознавший глубоко вздохнул. Закрыл глаза. И приготовился встретить бесконечность.
Антон (Renson). 23.09.2013.
СЕРВ Ничто так не сближает людей, как оптический прицел.
Алдар перелез первый. А я еще раз осмотрелся вокруг: никого. Тихо шел снег, но видимость была такой, будто бушевала метель, из-за чего я мог различить только два соседних дома и один напротив, через улицу. Я уперся взглядом в его пустые глазницы окон и ждал, когда там вспыхнет свет. Не знаю, почему я так решил, ведь это было невозможно − все дома тут брошенные. Мертвая деревушка. Не понимаю, что здесь святого?
— Тумэн! — Я обернулся. — Че встал? Лезь!
Я перелез к нему. В ограде повсюду были белые кучи: то ли сугробы, то ли какой-то хлам завалило снегом. Возле крыльца стояла собачья будка, а цепь уходила внутрь и пропадала в темноте. Никаких собак здесь быть не должно, конечно. Разве что дикие, но вряд ли они будут сами себя садить на цепь. Отбросив все дурные мысли, я присмотрелся к дому. Он представлял из себя небольшую деревенскую лачугу без пристроек. Внутри было, наверное, комнаты две, не больше. Из крыши торчала широкая труба. Все стекла были разбиты, а рамы начали гнить. Единственное, что еще более ли менее держалось − это дверь. Вскочивший на крыльцо Алдар не смог выбить ее даже с трех мощных пинков.
— Нихрена себе! — отдышавшись, удивился он. — Иди сюда!
И мы ударили вместе. Внутри что-то гулко лязгнуло, в дверном косяке появилась щель. На счет три − еще раз, и дверь, наконец, влетела внутрь, приглашая нас в дурно пахнущий сумрак.
Свет от окна в эту комнату сочился скверно и я полез в карман за фонариком. Включил. Яркий луч начал слоняться от стены к стене, освещая груды мусора. Откуда он тут? Бездомных здесь нет, туристов тоже, разве что с соседней деревень, как и мы, приехать могут, но зачем столько мусорить?
— Ну и срач, — озвучил мои мысли Алдар.
Я кивнул и прошел вперед. Справа была еще комната, в ней находилась печка и пыльная, нетронутая мебель: большая кровать, высокий шкаф, комод, стол, стулья. Никакого мусора здесь уже не валялось, зато было так же темно, несмотря на три окна.
— Стремновато тут, да? — заметил Алдар за моей спиной.
— Дом, как дом, — пожал я плечами.
Да, брошенный. Естественно, грязный. Ну и что? Что тут особенного? Почему вдруг деревня Святых? Судя по хибарке, здесь жили самые обычные люди, а потом сбежали из-за самых обычных проблем. Где здесь сверхъестественное?
— Посвети мне, — Алдар подошел к шкафу. — Я пос...
Залаяли собаки. Мы оба услышали. Во дворе залаяли собаки!
— ...мотрю, — закончил он и медленно отошел от шкафа.
— Ты видел собак? — Я знал ответ. Я их тоже не видел. Их тут и нет. Но все что я смог в этой дурацкой ситуации − это задать глупый вопрос.
Он с серьезным лицом помотал головой.
— Пошли, посмотрим, — тихо предложил я. Громкость куда-то пропала.
— Пошли, — прошептал Алдар. Но мы стояли.
Собаки все еще лаяли. Я по-прежнему не сошел с места. Мой друг тоже никуда не спешил. А, может, они сейчас убегут? Может, дикие шавки встретили волка и лают? Или это с нашей деревни прибежали, за машиной? Ну точно! Тогда чего я боюсь? Я же не верю в сказки про этих Святых! Не верю...
Лаят, лаят, лаят, суки!
Я стал деревом. Я пустил корни в эту темноту, прирос к ней. Напротив меня − еще одно дерево с ошалелыми глазами, сейчас просверлит ими во мне дырку. В голове крутилось множество правдоподобных объяснений этому лаю, но я не хотел их проверять. Нас охватил натуральный ужас.
Между тем, с момента моего последнего слова прошло уже достаточно времени, чтобы ситуация выглядела глупо. Я разозлился и начал подзуживать себя изнутри, чтобы сдвинутся с места. Я хозяин своего тела! Я хозяин эмоций! Шаг, еще шаг, ноги немного тряслись, но я шел. Подсвечивая под ноги, перешагивая через мусор, я брел и крутил в голове одно и то же: "Идти! Идти! Идти!". Сзади кто-то сопел и хрустел битым стеклом. Мы все равно выйдем и посмотрим! И ничего не будет!
Я перешагнул через порог, свет ударил по глазам и я, щурясь, начал судорожно осматриваться. Тихо шел снег. И никого. Я взглянул вниз: только наши следы.
— И че это? — не своим голосом снял с языка Алдар.
— Пошли отсюда, — только и смог выдавить я, убирая фонарик.
Мы шли быстро, по тем же следам. На этот дом, да и вообще по сторонам я старался не смотреть. Перемахнув через забор, мы попали на мертвую улицу, которая теперь казалась особенно зловещей. Мерещилось, что из окон этих развалюх постоянно кто-то смотрит, но стоит мне повернутся − задергивает шторы. Я отгонял эти мысли, но они, словно рой каких-то насекомых кружили рядом и периодически жалили.
Вот последние дома, здесь, на въезде мы оставили машину. Я нашарил в кармане ключи, но поспешил: никакой машины тут не было. Парковал я ее тут. Точно тут! Но ее не было!
Мы оба, не подавая виду, прошли дальше. Лично мне было страшно остановится здесь и признать, что единственного шанса на спасения у нас теперь нет. Я оглянулся: деревня уже скрылась из виду. Впереди − снежная колея, сзади − снежная колея, а по бокам − белая пустыня. Я спрятал руки вглубь карманов, съежился − мне стало холодно. На Алдара смотреть не хотел, избегая всякого диалога, который в наших головах уже давно был составлен. Мы потерялись!
Самое здравое сейчас − повернуть назад и пораскинуть мозгами, но вернутся туда снова никто из нас не рискнет. Мы просто двигались вперед, надеялись на чудо. Я был готов молиться всем богам, в которых не верил. Зря не верил...
Впереди, сквозь снежную пелену, я заметил какое-то черное пятно. Мы прибавили шаг. Точка начала увеличиваться в размерах и приобретать знакомые очертания. Я боялся радоваться, боялся спугнуть удачу! Когда мои глаза уже не могли меня обманывать, я посмотрел на Алдара: он не сдерживал улыбку. На моем лице вдруг тоже образовалось кривоватая гримаса радости. Главное, чтоб все и дальше шло, как надо...
Дрожащие руки какое-то время не могли попасть ключом в замок, но я справился, открыл, сел и захлопнул. Алдар залез тоже. Мы просто хотели отдышаться и полностью поверить в то, что нашли машину. Кто ее оттащил так далеко от деревни я даже не хотел думать.
Медленно выдохнув, я вставил ключ в зажигание. Только не подведи! Плавный поворот и... японский двигатель приятно заурчал, а я, включив печку и дворники, расслаблено откинулся в кресле. Когда на лобовом уже не осталось снега, я щелкнул рычажком под рулем и вжал сцепление...
Тогда нас отпустили. Но мы вернулись совершенно другими людьми. Я перестал смеяться над вещами, в которые не верил, перестал называть Деревню Святых - выдумкой. Узнавая новые легенды, я не спешил с выводами. Во мне вдруг вспыхнуло желание увидеть все это самому, почувствовать. Казалось, я нашел смысл жизни, растеряв при этом желание уезжать отсюда. Нет, я не брошу Якутию - тут мой дом.
К чему посёлок? К чему собаки? К чему пропажа тарантаса?
Ты не можешь в мистику. Определённо.
Персонажи дутые, пластмассовые. Отдышка после трёх (sic!) пинков. Сверхъестественное зрение, позволяющее издали замечать гниль на раме.
Диалоги никакущие. Так не говорят.
Декорации картонные. Какое время суток? Откуда в лачуге хорошая мебель. Ты, ведь, именно это подразумевал, вписывая "нетронутая" в текст? И да. Лачуга это очень плохое жилище. Ужасное. А то, что ты описал - вполне нормальные изба.
Авторский язык плох. Сумрак не может пахнуть. Ты путаешь кислое с мягким. Много лишних слов. Ты, к тому же, не знаешь, что нельзя отрывать первую согласную букву корня.
В общем. Это даже на порядочную зарисовку не тянет. Так, на записку маме.
И таки да. Какое отношение это имеет к "сталкиру"?
К чему посёлок? К чему собаки? К чему пропажа тарантаса?
- к тому, что задумка плохая? К тому, что нет предыстории?
Сверхъестественное зрение, позволяющее издали замечать гниль на раме.
- с двух-трех шагов ты не можешь отличить новую раму от гнилой? Я могу.
Диалоги никакущие. Так не говорят.
- не ожидал.
Сумрак не может пахнуть.
- сколько раз читал подобное. Плохое читаю, значит.
Я не отмазываюсь. Ты поможешь с текстом или, кроме этого, я больше ничего не дождусь? У меня есть вопросы.
отредактировал(а) Русский мамонт: 28-03-2014 12:10 GMT3 час.
Ну естественно. Это же кусок от большого.
Так понимаю, если будет это большое, то станет понятнее, лучше?
Сумрак не может пахнуть.
Ну вообще ведь так пишут? Или это в корне не верно? Или просто криво?
Персонажи дутые, пластмассовые.
В 5к. знаков можно сделать их родными?
Не знаю, не хотел зацикливаться на героях тут. Нужны были события. Показал.
В чем именно их однотипность? Мало информации? Неживые диалоги? Описание?
Какое время суток?
Ну явно не ночь. А подробнее - зачем?
Откуда в лачуге хорошая мебель.
С лачугой сплоховал. Не лачуга это.
Много лишних слов.
Конечно мне нужна выборка. Но это уже рецензия выходит. Знаю, что ты их делать не любишь.
Если хочешь - мне нужна критика, где ты будешь тыкать в текст, говорить и показывать.
Ты, к тому же, не знаешь, что нельзя отрывать первую согласную букву корня.
Покажи. Я не понял.
Это даже на порядочную зарисовку не тянет.
Поможешь?
В общем, все упирается в подробный разбор. Так и надо учить. Если есть силы, если есть желание.
Возможно. Но можно и усугубить ситуацию. Это весь текст, или у тебя ещё есть?
Ну вообще ведь так пишут?
На заборах тоже много чего пишут.
Насчёт сумрака. Темнота, собственно, не пахнет. Как может пахнуть отсутствие света?
В 5к. знаков можно сделать их родными?
Можно лишь пожевать сопли. :)
Нет, конечно, можно и в полсотни слов расписать сценку, но не в этом случае.
Показал.
Неа. Ни рыба, ни мясо.
В чем именно их однотипность? Мало информации? Неживые диалоги? Описание?
Дутость - не однотипность. Они у тебя просто не живые. Движущиеся манекены. Слишком литературно говорят, слишком театрально смотрятся. Побольше хамства, побольше дури.
А подробнее - зачем?
А чтобы лишних вопросов не возникало. Погода - одна из основополагающих элементов "атмосферы" произведения.
Русский мамонт Ты уж определись - ежели у тебя "дурно пахнущий сумрак" и пыль в комнате - то тогды и стекла в окнах должны быть целы - а так у тебя одны противоречия:blink
Дзержинский IV В чужом глазу соринку видим - однако ж в своем бревно (чаго уж там - бревнище) не замечаем:ye)
Жизнь - это заболевание, передающееся половым путем, со 100 процентным летальным исходом
Вот если ты такой умный, почему ты такой болван?
Без доказательств, аксиоматично.
Ню-ню, другого я и не ожидал. Возьмем самую малость
Матвей заходил в поворот слишком резко и сидящих в кузове таскало по полу, отчего пассажиры штабелями вжались спинами в борт газели, уперев ноги в другой.
У меня маленький вопрос - так их таскало все таки по полу или же они вжимались в борт - в отличии от русского мамонта у тебя противоречие аж в одном предложении - ах ну да вы ж у нас Белинский
Жизнь - это заболевание, передающееся половым путем, со 100 процентным летальным исходом
так их таскало все таки по полу или же они вжимались в борт
как считашь это не вопрос - вот он меня с самого начала твоего рассказа волнует - как начал читать - так сразу и взволновал - ни есть ни спать не можу:ye)
Жизнь - это заболевание, передающееся половым путем, со 100 процентным летальным исходом
Продолжая пользоваться сайтом, вы соглашаетесь с использованием файлов cookie. Страницы сайта могут содержать информацию, запрещенную для просмотра посетителям младше 18 лет. Авторское право на серию игр «S.T.A.L.K.E.R» и используемые в ней материалы принадлежит GSC Game World.
